Откопала черновиков два мешка. Когда я это писала, я не понимаю, но это я писала. Пусть полежат.
***
Как будто я еще способна что-то помнить, как будто сны из тех времен не стали пеной.
Дни были длинными, короткими, бездонными, мелел фарватер, горлом шла вода,и я пускала под откосы поезда, сдавала явки и выстраивала стены.
И где я буду завтра ранним утром, и как мне воскресать, и как мне сдохнуть, как мне забыть и вспомнить - знала не всегда.
Волна спадала, дым сползал в ущелья, костры горели, ветер нес песок,
и я ложилась навзничь и звала - мне высылали пулеметчиков и лучников.
Все мои песни оказались вещими и непременно попадали мне в висок.
И я запомнила, как пахнет кожей кнут, как сладки пряники и искренние слезы. И как противно щёлкают наручники.
И мои вопли обгоняли свет и звук, а утра пахли снегом и смолой.
Я падала, вставала, рассыпалась - словами, снегом, сахаром и пеплом.
Я становилась чёрной, даже белой, почти счастливой, предсказуемой и злой.
Я научилась видеть и смотреть. Я каменела, глохла, знала правду, немела, временами даже слепла.
А мне однажды звякнуло из прошлого, такого давнего, что врут календари.
И мне неважно было - плыть или тонуть. Снаружи минус, минус изнутри.
Она пришла такой же, как была, найдя меня, висящей на сосне.
Не видя весь мой этот чёртов бред - о моем мире и моей войне.
А я висела, молча, и смотрела, как бегают мурашки по броне,
пока она, смотря поверх меня, кричала: Ты же помнишь обо мне??
Она не знала – здесь, под снегом, те же вилы.
А я не знала, что давно её забыла.
***
Фонарь рванет над головой. Какое время? Какие, к черту, города, мосты и карты.
Бежим туда, где всех встречают матом, а нас – горячим вздохом, длинным всхлипом.
Такое время. Кончились чернила. И люди курят свой НЗ – дожить до марта,
Вы жрете снег? Мы жрем. Но он идёт. Он валит по ночам и к стеклам липнет.
Кефир полезнее, но разум просит водки, горячего песка и влажной кожи.
Весна-весной, но завалиться в снег, и утром встать – ведь нужно же быть пьяной.
Придет мой друг. Закурит. Молча выпьет. «Скажи мне, почему она не может
Не убивать меня так просто по утрам и не зализывать потом ночами раны?»
Да ладно, друг. Я не могу напиться. А ты не можешь протрезветь. Такое время.
Такое жесткое, как ночь на пустыре, когда попутным ветром гонит дальше.
И я ночами вижу себя камнем, лежащим у воды. И от жары уже дурея,
Смотрю на женщину, которая плывет. Смеется. И рукой кому-то машет.
И так уже давно. Какая водка? Какие к черту раны? Камень-камнем.
НЗ закончился. Я сожрала весь снег. Нашла еще заначку. Вот и март.
Ты можешь мне не верить, но однажды ты удивишься очень – кем мы станем.
Ну а пока еще до марта далеко… Пойдем, дружище, не забудь свой автомат.