Сестра подпрыгнула на кровати и с диким воплем стала слать всё по матери. Потом проснулась. Высянилось, что человек во сне прислонился задницей к батарее и припалил её малость. Наконец-то в этом доме включили отопление...

---

ой, блин, чем я занимаюся...))))

от нехиг делать, пока комп делает вид, что качает усиленно, а сам, сцука, висит похоже... лазила по ЖЖ - мне там одну ссылку дали, да и ввела в поисковик по жж слово "Засада"... и теперь я писаюсь и плачу навзрыд...

во-первых, нашла вот это...

ЖЖ юзера apazhe

http://www.livejournal.com/users/ap...441.html#cutid3



читаю местами, как поэму



во-вторых... гм... во воторых...

кто-нибудь может мнеобяснить, что это, ё-лы-палы значит? *ржётЪ*



"Словом, 5 соулхантеров, из которых два - чистые сапорты, угрохали двух джеди и 4-5 простых файтов, воспользовавшись не столько силой и числом, сколько головой и терпением. Есть еще порох в пороховницах! Правда немного...А потом упали все сервера СВГ . Говорят, на Америку все воды небесные обрушились. Йех, вот бы было весело, если б остались только три евросервера и все! А у меня там уже почти докачан райфлвуменчик Джул, хехе. Нашел раскошное место для качки - две ребельские базы и две имперские. Качаюсь без буффа, если прижмут - под крыло к имперцам. Экспа, лут...

Фарстаровцы, вас адхезив интересуют? Слутил Гонг и Оранж Раг адхезив." (с)j_russo



Я не уверена, но по-моему, товарисч описывает, как он провёл лето

---

Крокодил не ловится, не растёт кокос, млять.... твою мать...

---

Автор Снег и Туман. Я зачиталась))))

Наташа



- Сазониха, привет!

Это Яшина. Моя лучшая и единственная подруга. И Яшина орет в трубку истерично-радостным голосом:

- Привет, Сазониха!

Я тоже ей рада.

Только Яшина называет меня Сазонихой. Вот уже тридцать лет называет, и мне до сих пор это нравится. Или я просто привыкла?

Нет, пожалуй, дело все-таки не в привычке. Просто это на самом деле приятно, когда тебя называют Сазонихой. Несмотря на то, что тебе сорок пять лет, ты генеральный директор не очень большой, но и совсем не маленькой торговой компании, у тебя муж, взрослый сын - правда, от предыдущего брака, который к тому же семь лет живет отдельно и который вот-вот сделает тебя бабушкой.

- Ты куда исчезла? - я тоже начинаю радостно кричать в трубку.

Почему радостно - понятно. Яшина пропадала где-то две недели, исчезла, не предупредив, а теперь вот объявилась и кричит в трубку:

- Привет, Сазониха!

И я тоже кричу:

- Пропадала-то где?

Только непонятно, почему я все-таки кричу. Яшина, оно понятно, - она всегда кричит. Ну, почти всегда. У нее такая манера. Разговаривает она так. А вот я-то почему? Наверное, я ей рада. Впрочем, какая разница…

- Я к сестре ездила! В Мелитополь! - кричит Яшина.

Ну, что еще, в самом деле, можно ждать от Яшиной? Взяла и укатила в Мелитополь к сестре. На целых две недели. Бросив мужа, детей и работу. И никого не предупредив, уж меня-то точно.

Я завидую Яшиной. Потому что я так не могу. Я не могу взять и уехать. Мне нужно все спланировать заранее, ко всему обстоятельно подготовиться и всех обязательно предупредить - о том, что я уеду, но мобильный будет все равно включен.

- Как съездила? - спрашиваю я уже несколько тише, но все равно еще достаточно громко.

- Потом расскажу! - кричит Яшина, - У меня к тебе дело!

У Яшиной всегда ко мне дело. Даже когда она просто хочет выпить со мной кофе или потрепаться, она говорит: "У меня к тебе дело".

Может быть, она думает, что если скажет, что просто хочет выпить со мной кофе или потрепаться, я не соглашусь. Скажу, что дела? Я не знаю. Я никогда Яшину об этом не спрашиваю. Наверное, потому, что я просто привыкла. И мне все равно, дело у Яшиной ко мне или нет.

Я просто рада, что Яшина, наконец, объявилась. И у нее снова ко мне дело.

Но на этот раз она вовсе не собирается пить со мной кофе.

- Слушай, Сазониха, возьми девочку на работу! - кричит Яшина.

- Какую девочку? - удивляюсь я. До отъезда в Мелитополь у Яшиной, насколько мне известно, никакой девочки не было.

- Племянницу мою. Я из Мелитополя племянницу привезла. Это сестры моей дочь.

То, что племянница - дочь сестры, я знаю и без Яшиной. Но я не обижаюсь. Я знаю, что она вовсе не хотела меня обидеть или задеть. Просто она нервничает, поэтому продолжает кричать и объясняет то, что объяснять не нужно.

Но я не понимаю, почему она нервничает, поэтому спрашиваю:

- А что случилось-то?

- Ой, да я потом тебе все объясню! Я тебе абрикосов привезла! Настоящих, мелитопольских! Вечером приеду и привезу, тогда и объясню все! А ты возьми девочку на работу! Ненадолго! На пару месяцев! А потом я придумаю что-нибудь!

Яшина обязательно придумает, раз говорит.

Но мне совсем не нужна девочка. Куда мне ее брать?

- А куда ее взять-то? - спрашиваю я.

- Не знаю! Куда-нибудь! Просто пристрой на пару месяцев!

Я люблю Яшину. Все-таки это моя лучшая подруга, к тому же единственная. И только ей придет в голову переть из Мелитополя не только племянницу, но еще и абрикосы для меня.

- Ладно, - соглашаюсь я, - Придумаю что-нибудь.

- Только ты не пугайся. Она лысая немножко…

- Как это - лысая? - с тревогой переспрашиваю я.

Не то чтобы я не видела лысых девушек, вовсе нет. Мне сорок пять лет, и я за свою жизнь много чего видела. Только вот я никогда не подозревала, что у Яшиной может быть лысая племянница.

Но от Яшиной можно ждать чего угодно. Поэтому я снова на всякий случай переспрашиваю:

- Совсем лысая?

Будто это имеет какое-то значение - совсем или не совсем.

- Ну, может и не совсем. Обросла уже чуть-чуть… Давай, мать, помоги ребенку. Правда, очень нужно…

Когда Яшиной нужно, она умеет убедительно просить.

- Ну, пусть приходит, - уступаю я.

Все-таки Яшина моя лучшая подруга.

- А звать-то ее как? На кого пропуск заказывать? - успеваю крикнуть я.

Моя секретарша Лена совершенно растеряна. Она стоит передо мной и пытается что-то мне сказать. Но она так взволнована и растеряна, что сказать-то как раз ничего и не может. Во всяком случае, ничего членораздельного. Видимо, это и называется потерять дар речи.

Лена просто машет рукой, показывая на открытую дверь. Там стоит лысая племянница Яшиной.

- Вам тетка моя звонила, - говорит племянница Яшиной чуть звонким, но очень приятным голосом.

Она хочет казаться грубой, но у нее это плохо получается. У нее такой же растерянный взгляд, как и у моей секретарши Лены. Но она не потеряла дар речи.

И у меня, я думаю, тоже растерянный взгляд. Потому что я смотрю на племянницу своей лучше подруги Яшиной и понимаю, почему моя секретарша была так взволнована, что даже потеряла дар речи. Видимо, она впервые увидела лысую девушку. И не только лысую.

- Идите, Лена, - говорю я строго. И жестом предлагаю племяннице сесть.

Но лысая племянница вовсе и не думает садиться. Вместо этого она практически ложится в кресло напротив моего стола и говорит своим необыкновенно приятным голосом:

- Имейте в виду, я лесбиянка. Нравится вам это или нет.

Мне, конечно же, это не нравится.

Мне не нравится, что она лысая, что у нее огромное серебряное кольцо в ухе, а на носу - очки с розовыми стеклами. Мне не нравятся ее мешковатые джинсы, грубые мужские ботинки, слишком прозрачная белая маечка, полное отсутствие бюстгальтера и многочисленные татуировки. И еще то, что она практически лежит в кресле напротив моего стола.

Я подозреваю, что кольцо у нее не только в ухе, а татуировками и вовсе покрыто все тело. И это тоже мне очень не нравится.

Но еще больше мне не нравится то, что она лесбиянка. И уж совсем - то, что она мне об том сказала.

Зато мне очень нравится ее голос, который совсем не звонкий, и растерянный взгляд, и нервно подрагивающие губы.

Меня это несколько тревожит, но я успокаиваю себя тем, что Яшина - моя лучшая подруга.

И еще я очень благодарна этой лысой племяннице из Мелитополя, которая на самом деле лесбиянка, что она не положила свои ноги в грубых мужских ботинках на мой стол.



- Ты обалдела совсем?! Или как? - гневно ору я на Яшину, - Она же лесбиянка! Какого черта ты мне ее прислала!

Но Яшина невозмутима. Она сегодня совсем не кричит, а просто грустно смотрит на меня, выпускает дым через нос и тихо спрашивает:

- А к кому мне надо было ее посылать? К Григорьеву? Или к Тоськиному мужу? Девочке помочь надо. А через месяц-другой я ей что-нибудь подыщу… Потерпи чуть-чуть…

Я знаю, Яшина не врет. Она действительно подыщет, раз обещала.

И она права: ни Григорьев, ни Тоськин муж эту лысую "девочку" в розовых очках и с огромной серебряной серьгой в ухе точно бы не взяли. Так что правильно сделала, что даже не пыталась. Все-таки это я ее лучшая подруга, а не Григорьев и не Тоськин муж.

Но я все равно ору на Яшину. Впрочем, уже больше по инерции:

- Нет, все-таки ты идиотка! Только лесбиянки мне в приемной не хватало!

- Ну, не сажай в приемную. Я ж не просила об этом. Я просила просто пристроить… Оформи курьером или машинисткой. А кстати, машинистки сейчас есть?

- Нет.

Машинисток сейчас нет. А может и есть, но не у меня. У меня есть делопроизводство, но там сидят три пятидесятилетние тетки, и лесбиянка с серьгой в ухе им не компания. Заклюют "девочку". А она их поколотит. Причем, последнее как раз будет не лишним. Так что уж пусть тетки спокойно доработают до пенсии.

И к курьерам ее нельзя. Там в основном мальчишки семнадцатилетние, которых гоняет всякий, кому только не лень. В том числе и за пивом. Не место ей там.

Стало быть, в приемной. В моей приемной ее никто не заклюет, и никто не посмеет гонять.



Яшина курит. Я тоже курю. И вся кухня, на которой мы сидим, заполнена дымом от наших сигарет.

Яшина смотрит в окно, и взгляд у нее грустный. Она так и не рассказала, почему привезла из Мелитополя вместе с абрикосами для меня еще и свою лысую племянницу. Она молча курит, грустно смотрит в окно и о чем-то думает.

Я не спрашиваю, о чем. Потому что я знаю: она думает о своей племяннице, которая на самом деле лесбиянка, да к тому же еще и лысая.

А знаю я потому, что тоже думаю об этой ее лысой племяннице-лесбиянке. Только я не смотрю в окно. Я смотрю на абрикосы и вдыхаю их отчаянно сладкий и душный запах. И я чувствую, что этот запах наполнил уже всю кухню, пропитал собою шторы, мебель, стены, посуду. И меня, наверное, тоже пропитал. Я, наверное, тоже пахну абрикосами, потому что даже сигарета в моей руке и сизый дым от нее тоже пахнут абрикосами. Но не смотря на то, что этот отчаянно сладкий запах везде, я не могу им насытится. И я вдыхаю его, опять и опять вдыхаю, но насыщения не происходит. И это удивляет и тревожит.

Интересно, а мелитопольская лысая племянница, которая в ближайшие два месяца будет сидеть у меня в приемной и у которой такой приятный голос, и такие нервно подрагивающие губы, тоже пахнет абрикосами?

И еще я думаю, что все-таки она не совсем лысая, а так, коротко стриженная. И кольцо у нее в ухе не такое уж и большое, если присмотреться. А татуировки… В конце концов, там же просто птички и змейки. Или не птички и не змейки? Я не успела толком рассмотреть, потому что было неудобно ее совсем уж пристально разглядывать. Но то, что на ней не нарисовано ничего неприличного, я все-таки успела заметить.

Господи, только лесбиянки мне в приемной не хватало!



- Я пойду, - говорит Яшина и встает.

Я хочу, чтобы она еще осталась, причем совсем не на полчасика, а надолго, но не уговариваю, только молча киваю, соглашаясь.

Она знает, что я не хочу, чтобы она уходила, и знает, почему я не уговариваю ее остаться. Мы обе знаем, почему она торопится уйти. Дело в том, что скоро придет мой муж, которого она терпеть не может. И он ее тоже терпеть не может.

Если бы наши мужья смогли подружиться, как это часто бывает, нам было бы проще. Мы могли бы общаться, сколько влезет, пока они пьют пиво. Но этого не произошло. Потому что Яшинский муж меня просто ненавидит, и с моим мужем даже знакомиться не стал. И вообще он предпочитает не знать, что Яшина со мной все-таки общается. Так что наше с ней общение происходит исключительно на моей территории. И им, моему мужу и Яшиной, ничего не остается, как терпеть друг друга.

И они терпят друг друга, потом что любят меня. Но все-таки стараются не пересекаться, чтобы избежать искушения наговорить друг другу гадости.

Поэтому Яшина встает и идет в коридор.

Там, прежде чем открыть входную дверь, она целует меня в щеку, а потом слегка проводит своими прохладными пальцами по моей щеке, словно бы стирает помаду, следа от которой на моей щеке точно нет - потому что Яшина не красит губы. Она грустно смотрит на меня и не говорит "спасибо", а просто слегка касается пальцами моей щеки и моего подбородка, и вместо этого самого "спасибо", которое мне совсем не нужно, проводит большим пальцем по моей щеке - сильно и нежно.

- Пока, - говорю я Яшиной с благодарностью за то, что она не сказала мне "спасибо".

- Пока, - тихо и грустно говорит Яшина. Она все еще касается моей щеки и моего подбородка. Потом еле ощутимым усилием пальцев привлекает меня к себе, снова целует в щеку и, наконец, отпускает.

Теперь я хочу, чтобы она уже ушла. Но она медлит. И я знаю, что она не уйдет просто так, пока не скажет то, что хочет и собирается сказать. Я знаю, что она хочет сказать, и не хочу, чтобы она это говорила. Потому что это уже давным-давно не имеет никакого значения.

Но и мое желание - или нежелание - тоже не имеет никакого значения, потому что Яшина всегда поступает так, как хочет. Или уж как минимум, как считает нужным. В этом они с моим мужем абсолютно похожи.

И значит, она скажет то, что хочет сказать. Просто ей еще нужно несколько секунд, чтобы решится.

- Прости меня, - решается, наконец, Яшина, - Я была тогда не права.

Ну, вот она и сказала.

Впрочем, это ничего не меняет. Действительно ничего. Я знаю и всегда знала, что "тогда" она была не права, но мне не хочется это обсуждать. И я просто улыбаюсь ей в ответ. Она ведь моя лучшая подруга. И единственная к тому же.



Яшинскую лысую племянницу зовут Наташа, и она совсем не девочка.

Мне неудобно спросить у нее, сколько ей лет, и неловко просить ее анкету у менеджера по персоналу. Но я уверена, что тридцать ей уже давным-давно исполнилось. Она выглядит очень молодо, и в общем-то ей не дашь больше двадцати пяти. Но только если не смотреть в глаза.

А если все-таки посмотреть, то сразу же и понимаешь, что такой взгляд может быть только у взрослой, зрелой женщины. Которой давным-давно за тридцать.

И эта взрослая зрелая женщина, которую зовут Наташа и которая на самом деле лесбиянка, вот уже две недели работает в моей приемной. Мы договорились, что она будет называться референтом, отвечать на телефонные звонки в отсутствие Лены и выполнять мои поручения.

Она ходит на работу все в тех же мешковатых джинсах и грубых мужских ботинках, но уже не в прозрачной белой майке, а в плотной черной футболке. Серебряное кольцо в ее ухе чудесным образом уменьшилось, а розовые очки к моему великому удовольствию бесследно исчезли. Как и татуировки на открытых частях тела.

Зато остался и приятный голос, и нервно подрагивающие губы. И теперь я знаю, что подрагивают они у нее вовсе не потому, что она растеряна или волнуется, а просто потому, что они всегда подрагивают.

Мне с ней хлопотно. Не потому, что она лесбиянка.

Мне все время приходится придумывать ей какие-то поручения, потому что иначе она приходит ко мне в кабинет и насмешливо спрашивает своим приятным голосом:

- Ну? И что я должна делать?

И тогда я мгновенно начинаю чувствовать, что мой взгляд становится растерянным, а мне этого совсем не хочется.

- Сейчас, Наташа, - говорю я, словно оправдываюсь.

Но я не оправдываюсь. Просто мне нравится имя Наташа, и мне нравится произносить его вслух. И еще мне нравится ее голос и то, как нервно подрагивают ее губы.

Видимо, я совсем не умею это скрыть, потому что Наташа, которая уже совсем не лысая, а просто коротко стриженная (за две недели она еще чуть-чуть обросла, отчего стала еще красивее), с маленьким серебряным колечком в ухе и без розовых очков, и которая по-прежнему лесбиянка, это понимает. И улыбается еще насмешливее.



- Наташа, давайте, вы будете писать письма, - предлагаю я, обращаясь к ней по имени, потому что не в силах себе в этом отказать.

- Вам что ли? - насмешливо спрашивает Наташа, и я понимаю, что у меня снова растерянный взгляд и глупое выражение лица.

- Не мне, а для меня, - строго говорю я, потому что меня это начинает раздражать.

Почему у меня, в самом деле, всегда растерянный взгляд и глупое выражение лица, когда эта совсем уже не лысая девочка входит в мой кабинет? Не слишком ли часто?

И вообще, последний раз у меня был такой вот неконтролируемый глупо-растерянный вид, когда семь лет назад мой нынешний муж делал мне предложение, а я решительно не знала, что именно ему ответить. Потому что уже была замужем, и у меня был сын, тот самый, которому сейчас двадцать пять лет и который грозится вот-вот сделать меня бабушкой.

Я молчу. А у нее нервно подрагивают губы, и она смотрит на меня насмешливо. По-моему, ей нравится, что у меня растерянный взгляд и глупое выражение лица. Я просто уверена в этом.

Моему нынешнему мужу, к которому я все-таки ушла от предыдущего, и ребенок меня не остановил, потому что к тому моменту он уже был совсем большой, - тоже всегда нравилось и нравится такой мой вид - растерянный и глуповатый. Но это мой муж, которого я люблю. И я живу с ним вот уже семь лет.

К тому же я совершенно точно знаю, что моему мужу чрезвычайно нравится такой мой глупо-растерянный вид. Поэтому я всегда готова к тому, что в каждый момент, в каждую минуту будет сказано что-то такое, к чему я все равно не буду готова, а стало быть, я снова буду выглядеть глупо и растерянно.

И даже если ему не придет в голову ничего сильно остроумного или оригинального, он просто шлепнет меня весело по моему совсем уже не маленькому заду. И получит то, что так любит, по полной программе. А именно - растерянный взгляд и совершенно глупое выражение лица. Потому что шлепнуть меня по заду - совершенно беспроигрышный вариант: к подобному обращению за все семь лет я так привыкнуть и не смогла.

А она кто? Девчонка! Она, видите ли, лесбиянка! И что? Что теперь? Подумаешь, кольцо в ухо вдела, голову налысо побрила и думает, что все можно. А если ей завтра придет в голову шлепнуть меня по заду? И что я буду делать?

И я успокаиваю себя тем, что в сотый раз повторяю себе одно и тоже. Мне сорок пять лет, у меня взрослый сын, и я без пяти минут бабушка, а еще я генеральный директор компании, пусть не очень большой, но и совсем не маленькой. И никому просто в голову не может прийти - кроме моего мужа, конечно, что меня на самом деле можно весело шлепнуть по заду. И я искренне надеюсь, что она об этом не догадывается.



- А есть разница? - спрашивает насмешливо Наташа.

И мне очень и очень не нравится выражение ее лица. Потому что оно напоминает мне выражение лица моего мужа. Именно с таким выражением лица он обычно шлепает меня по заду. И я сижу и дико злюсь. Потому что ничего другого мне не остается.

Но совершенно очевидно, что моя злость забавляет ее еще больше, чем моя растерянность.

- Огромная! - тем не менее говорю я. Хотя это мне только кажется, что я говорю, а на самом деле я почти кричу, - Мне - это значит лично для меня, а для меня - это для меня, но не лично, а от меня клиентам…

- Очень внятно и доступно все объяснили, - кивает головой Наташа, и ее губы снова нервно дрожат, но теперь это уже не просто так, а потому что она сдерживает смех.

Она полулежит в кресле напротив моего стола, широко расставив ноги в грубых мужских ботинках, закинув одну руку за голову, а вторую безвольно свесив с подлокотника. Черная трикотажная футболка, которая обычно висит на ней, теперь натянута на ее груди. И футболка эта подчеркивает безупречную линию этой груди и еще - полное отсутствие бюстгальтера.

- Сколько вам лет, Наташа? - спрашиваю вдруг я. Совершенно неожиданно для себя и напрочь забыв о деликатности, потому что любопытство оказывается много сильнее здравого смысла.

- Почти тридцать, - отвечает Наташа так, словно этот вопрос совсем ее не удивил, а напротив, был даже ожидаем.

- Я думала, вам больше, - говорю я, окончательно забыв о деликатности.

- Я тоже все время думаю, что мне больше.

Она заметила, как я скользнула взглядом по ее груди, и я молюсь только об одном, чтобы не дай Бог не покраснеть.

- Я старше вас на пятнадцать лет, - говорю я.

- Да, - просто отвечает она, встает и идет к двери.

И я вдруг с ужасом замечаю, что у нее скользящая походка и очень гибкое тело, и еще, что эти мешковатые джинсы совсем не портят ее, напротив, подчеркивают стройность и странную хрупкость.



Она лежит в кресле напротив моего стола, но теперь уже ее ноги не широко расставлены, а напротив - скрещены, и водружены на краешек моего стола. Она читает вслух письмо, которое написала.

Она совершенно не умеет писать деловые письма, и все нужно переделывать. Абсолютно все, от начала и до конца. Но меня это совсем не раздражает. Во-первых, мне приятно слушать ее голос. А во-вторых, я думаю совсем о другом. О том, что нужно поправить письмо, и показать ей, как его нужно поправить. А для этого она должна встать рядом.

Она смотрит на меня и спрашивает, опять насмешливо улыбаясь:

- Не годится?

- Нет, Наташа, не годится, - спокойно и серьезно говорю я, и вид у меня не глупый и не растерянный, хотя я по-прежнему с удовольствием произношу ее имя, - Деловые письма так не пишутся.

- А как они пишутся? - спрашивает Наташа уже совсем не насмешливо, а вполне серьезно. И убирает ноги с моего стола.

Я вижу, как она встает, огибает стол и подходит ко мне. Она кладет письмо передо мной и спрашивает:

- Покажите мне, что не так.

Она говорит чуть тише, чем обычно, и от этого, наверное, голос ее нравится мне еще больше. Хотя, куда уж больше-то?

Я начинаю ей объяснять, что именно в письме не так. Я знаю, мой голос звучит ровно и уверенно, и даже карандаш, которым я вожу по листку бумаги с набранным текстом, не дрожит.

Но думаю я совсем о другом. Вовсе не о том, о чем говорю и о чем написано в письме. Я думаю о том, что она слушает очень внимательно, а для этого чуть склонилась ко мне, и одной рукой опирается о стол, а другой - о спинку моего кресла. И из-за того, что она стоит так близко ко мне, я явственно ощущаю ее дыхание на моей шее, и еще - сладкий и душный запах абрикоса, исходящий от нее. И еще я думаю о том, что буду говорить так долго, как только смогу, потому что тогда я смогу снова и снова вдыхать в себя этот ее запах, которым не могу насытиться.



Ленка жалуется на Наташу.

Полчаса как начался рабочий день, а Наташи еще нет. И вот Ленка воспользовалась ее отсутствием, зашла ко мне в кабинет, чтобы, как она выразилась, поговорить.

Она стоит передо мной вот уже десять минут и с раздражением повествует о всех провинностях, промахах и прегрешениях Наташи, каковые та, с ее точки зрения, умудрилась совершить за неполных три недели. Особо она подчеркивает тот факт, что за три года своей работы не сделала и трети подобного.

Ленка права. Она действительно безупречная секретарша, а Наташа даже письма делового толком написать не может. И все, что Ленка говорит, в общем-то, даже справедливо.

Но дело совсем не в том, правду говорит Ленка или нет. Дело в том, что свою правду Ленка говорит слишком уж зло. И меня интересует как раз это: откуда эти злость и раздражение? И почему их так много?

Ленка знает, что Наташа здесь временно. И через месяц с небольшим ее здесь не будет. Я сама ей об этом сказала. Так что она не может бояться за свое место. Тогда чего бесится?

Я смотрю на Ленку, на ее злобно поджатые губы, на сверкающие искренним гневом глаза и пытаюсь вникнуть в смысл произносимых ею слов, и постепенно начинаю понимать: Ленка злится потому, что Наташа с ней практически не общается. Здравствуйте, до свидания, пожалуйста, спасибо - и все.

"Так вот в чем дело, оказывается", - доходит вдруг до меня.

И как только до меня доходит, в чем, собственно, дело, мне становится жутко смешно. И я старательно изображаю серьезность и озабоченность, а сама хочу только одного: чтобы она, наконец, закончила уже жаловаться и ушла. Потому что еще немного, и я рассмеюсь ей в лицо.

И еще я понимаю, что если я ее не остановлю, сама она не остановится. Просто не сможет. Уж больно завелась.

Я собираюсь с силами и строго произношу:

- Хорошо, Лена. Я все поняла. Я с ней поговорю и думаю, все изменится.

А сама думаю: о чем? О чем я с ней поговорю? И что изменится?

Но додумать я не успеваю, потому что уже в следующую минуту дверь открывается и в кабинет входит Наташа. Она бросает Ленке короткое "здрасьте", а мне - ветку сирени. После чего привычно ложится в кресло и водружает свои ноги на мой стол.

- Я переделала письмо, - говорит Наташа, как будто Ленки вовсе и нет в моем кабинете.

Я смотрю на Ленку и жду, когда она уйдет.

А Ленка таращится на Наташины ноги и на сирень - на все это безобразие, творящееся на моем столе, и просто излучает гнев и возмущение.

- Спасибо, Лена. Вы можете идти, - не выдерживаю я.

В конце концов, это моя компания. А лежащая в кресле напротив моего стола лысая лесбиянка с кольцом в ухе - родная племянница моей единственной подруги. И если кому-то не нравится, как ведет себя племянница моей единственной подруги в моей собственной компании и в моем собственном кабинете, то это его проблемы, а совсем не мои.

Меня совсем не интересует ни реакция Ленки, ни ее любопытство, ни ее мнение по поводу сложившейся ситуации.

Меня больше занимает другое: сейчас август, сирень отцвела два месяца назад. Где она ее взяла?



Я действительно понимаю, почему Ленка бесится.

Ну, как же! Лесбиянка, да еще какая! Лысая, с серьгой, в розовых очках и мужских ботинках. А главное - постоянно без бюстгальтера.

Ленка, офис-менеджер Тамара и менеджер по персоналу Нина Сергеевна наверняка перемыли Наташе все косточки и всласть ее обсудили. И они, видимо, решили, что в офисе с появлением Наташи начнется разврат и вообще черт знает что. Потому что раз в компании, и более того - в приемной генерального директора, появилась лесбиянка, то это уже совсем и не компания, а настоящий бордель.

Ну, а раз бордель, то на кого ж, как не на них обращать и внимание-то?

Готова поспорить на что угодно, хоть на два шлепка по заду, что они были уверены в том, что Наташа обязательно начнет к кому-нибудь приставать. И наверняка даже ждали этого. Иначе чего ж Ленка злилась-то так, что Наташа с ней не общается?

И по их разумению приставать она должна была непременно к кому-то из них троих. Ленке двадцать пять, Тамара на год старше, а Нина Сергеевна год назад отметила свое тридцатилетие. И потом они самые симпатичные в компании. Остальные по сравнению с ними просто дурнушки, к тому же много старше.

Может быть, они и не хотели этого, но точно ждали. Потому что им было чертовски любопытно. Им страсть как хотелось посмотреть, как же она все-таки будет кадрить - ну хоть кого-нибудь! И Ленка, несомненно, была первой претенденткой, потому что была из них троих самая хорошенькая.

А она им весь кайф обломала. Так, кажется, у них это называется…

Какая-то лысая лесбиянка обломала им кайф, да какой! Да как! - Она их просто проигнорировала. Всех троих. И Ленку в первую очередь. Потому что ни с Тамарой, ни с Ниной Сергеевной Наташа даже знакома еще не была.

Если бы она не была так красива, им бы не было так обидно.

Или, допустим, она была бы мужиком. Еще лучше! Они б обозвали ее импотентом, и тем утешились бы.

Но Наташу-то импотентом обозвать нельзя. А стало быть, и утешиться нечем.



А письмо, надо заметить, получилось очень даже приличным. Хорошим получилось письмо, и даже очень хорошим. Если вообще деловые письма могут быть очень хорошими.

Наташа поняла все сразу, с первого раза усвоила все мои объяснения, хотя, честно говоря, я не надеялась. Ленке, во всяком случае, я объясняю и по три, и по четыре раза.

А здесь с первого раза - и все, как надо.

И вот она стоит около меня, опять облокотившись одной рукой на стол, а другой на спинку моего кресла, и от нее снова нескончаемо пахнет абрикосами. И у нее нервно подрагивают губы, и она насмешливо улыбается, - я знаю это совершенно точно, хоть и не вижу ее лица.

А что ж ей еще остается? Ведь я снова вожу карандашом по письму - и отчаянно придираюсь.

Придираюсь к каждому абзацу, к каждому слову, к каждой букве, к каждой точке и запятой. Даже к шрифту и бумаге, которые, разумеется, не те и не подходят. А еще к тому, что не выровнены поля, и что число нужно писать справа, а не слева (в прошлый раз, помнится, я сказала, что слева, а не справа), что номер письма слишком большой, а сам значок - слишком маленький, хотя и набраны они одним кеглем.

"Ты доиграешься", - предупреждаю я себя.

И в этом я точно права.

Да, я доиграюсь. Если уже не доигралась.

Что-то там, надо мной и около меня неуловимо изменилось. Что-то, что невозможно ни услышать, ни ощутить, а лишь почувствовать.

И я это чувствую.

И еще я чувствую, что сейчас наступит катастрофа.

Потому что сейчас она меня поцелует.

И я даже знаю - куда.

Я еще не слышу ее дыхания совсем рядом от себя, и запах, сладкий запах абрикоса, исходящий от нее, не шелохнулся, потому что не шелохнулась она сама.

То движение, которое я - не услышала, нет, и не ощутила, - лишь почувствовала - это движение у нее внутри.

И я чувствую это ее внутреннее движение, эту ее решимость, родившуюся у нее внутри, и знаю, что сейчас она меня поцелует. И даже знаю - куда.

И я отчаянно молюсь: "Господи! Спаси!"



Спас.

Зазвонили сразу два телефона - и городской, и мобильный.

И я почувствовала, как вздрогнула Наташа. И как то, что родилось внутри нее, сначала замерло, а потом - затихло.

А на дисплее мобильного высвечивается - "jealous man".

И трубка говорит родным голосом:

- Привет, дорогая. У тебя все в порядке?

- А что? - вместо ответа сухо спрашиваю я.

- Да неспокойно что-то…

- Не беспокойся, дорогой, у меня все в полном порядке, - говорю я все так же сухо.

- Ты не одна там?

- Да.

- Понятно… Тогда до вечера?

Как я люблю этот вопрос! Можно подумать, что там, на том конце провода, вполне допускают, что может быть иначе.

И поэтому я добавляю:

- Конечно, дорогой. Я люблю тебя. Пока.

И отключаю телефон.



- Я люблю своего мужа, - говорю я Наташе, которая уже не стоит около меня, а лежит напротив в кресле.

Она смотрит на меня насмешливо, и так же насмешливо говорит:

- Я слышала.

- Наташа, я замужем, - настаиваю я, и тут же понимаю, что это звучит глупо, но я все-таки продолжаю, - Мы… женаты семь лет, и я счастлива в браке.

И это звучит еще более глупо.

Но что я еще могу сказать?! Ну, если только что я старше ее на пятнадцать лет. И скоро стану бабушкой.



Мой всегда такой безупречный кабинет, в котором всегда царит идеальный порядок, и ни одна бумажка не валяется просто так, а всегда лежит на своем месте, и в котором стулья стоят стройной шеренгой, а стол для заседаний девственно чист и стерильно пуст; мой кабинет, в котором никогда не бывает пыли, но который ею тем не менее пахнет, а еще пахнет и просто пыльной бумагой, а попросту - скучной конторой, а уж никак не сладкими абрикосами, мой кабинет окончательно лишен невинности.

И все эти цветы - полузасохшие маргаритки и васильки, подвядшие ромашки, навсегда заснувшая сирень, почерневшие розы, которые повсюду и которые просто валяются на моем столе, на столе для совещаний и на подоконнике, а не стоят в вазах, потому что в вазу поставить их некому, а уборщица, что удивительно, не считает их мусором; и эти разбросанные вперемежку стихи, тонкие, красивые и даже не двусмысленные, а более чем откровенные; и письма, что удивительно - деловые, потому что Наташа над ними трудится непосредственно в моем кабинете, потому что Ленка ее "совсем задолбала", - но всегда забывает убирать за собой свои черновики, и они валяются в том числе и на полу; и фотографии, на которых изображены красивые стильные женщины (иногда почти голые), и сама Наташа с ее серьгой и лысой головой (она опять побрилась) - все это очень романтично, и красиво, и бесконечно волнует, и пахнет чем угодно, но только не пыльной скучной конторой.

Но как-то это все очень… не невинно, что ли…

И это тревожит.

И тревожит вовсе не потому, что я не понимаю, что происходит. Не понимаю, что она делает и чего добивается.

Нет, я как раз все понимаю. Очень хорошо понимаю.

Она меня развращает.

Ну, это она так думает.

А я?

Я…

Я стараюсь всего этого не замечать, хоть и дается мне это с великим трудом. Я веду деловые разговоры по телефону, просматриваю какие-то бумаги, выуживая их из груды Наташиных черновиков, стихов и фотографий, подписываю счета, сдувая с них осколки засохших лепестков, и стараюсь не смотреть на Наташу, и не замечать ни этих ее цветов, ни фотографий, ничего.

Словно мой кабинет по-прежнему пуст, чист и невинен.

Мне ничего этого не нужно. И я знаю, что мне этого не нужно. И когда я говорю, что мне этого не нужно, я говорю правду. Потому что все, что мне нужно, у меня есть. Только она об этом не знает. А я не знаю, как мне об этом сказать.

А сказать надо.



- Но ты же… ты же… Я не могла ошибиться! - кричит Наташа.

Я уже не помню, когда позволила ей говорить мне "ты".

И еще я понимаю, что Ленке за дверью отлично слышен этот крик. Но сейчас это совсем не важно.

- Это другое, Наташа, совсем другое. Не то, что ты подумала. Не совсем то, - говорю я терпеливо и понимаю, что тоже говорю ей "ты".

И это совсем уж зря.



- Я хочу познакомиться с твоим мужем, - говорит Наташа.

- Зачем? - спрашиваю я.

Она лежит в кресле, привычно водрузив ноги на край моего стола, и смотрит на меня с вызовом и насмешкой.

- Познакомиться.

И тут же сокрушенно качает головой и бормочет себе под нос:

- Просто приступ тупости какой-то…

Что-то мне это напоминает… И я даже точно знаю, что именно И если бы я могла, то повеселилась бы от души. Но мне сейчас не до веселья.

- Понимаю, что познакомиться, - говорю я, - Только зачем нужно знакомиться?

- Ну, как зачем? Посмотреть хочу. Кого это ты так любишь…

- Ты уверена, что действительно этого хочешь? - спрашиваю я как можно мягче.

- Уверена. Ох, как уверена, - отвечает она насмешливо.

Я верю ей. Она действительно уверена. И в первую очередь, в себе. Но я-то в себе не так уверена.

Я смотрю на нее, на ее бледное красивое лицо, на ее тонко очерченные губы, которые нервно подрагивают в насмешке, и понимаю, что она вполне может позволить себе быть такой уверенной в себе. Если бы у меня было такое лицо и такая безупречная линия груди, я бы тоже ходила без бюстгальтера и была в себе уверена.

Но я в себе не так уверена, как она. И еще я совсем не уверена в том, в чем так уверена она. Поэтому я продолжаю все так же мягко и настойчиво:

- А ты уверена, что тебе понравится то, что ты увидишь?

Она лежит в кресле, привычно так положив ноги на мой стол, что мне на самом деле жутко нравится, потому что я тоже люблю сидеть вот так вот - положив ноги на стол, только не делаю так никогда. Почему? Да потому что не смею. Мне ведь сорок пять лет, если кто еще помнит об этом. Моему сыну двадцать пять лет, и я без пяти минут бабушка.

А Наташа смеет. Она смеет брить голову налысо, носить серьгу в ухе и очки с розовыми стеклами, и сидеть, положив ноги на стол. Она смеет захламлять мой кабинет цветами и неприличными фотографиями, заглядывать в вырез моей блузки и не прячась разглядывать мои колени, она смеет пахнуть абрикосами и вслух признаваться в том, что она лесбиянка. После чего все женщины в радиусе километра начинают медленно сходить с ума - от нереализованного желания ей отдаться, а контора стремительно превращается в бордель.

А она? Она лежит в кресле напротив моего стола, и ее рука снова поднята вверх, а вторая свисает с подлокотника, и она смотрит на меня задумчиво, с легкой полуулыбкой, не насмешливой, нет, а какой-то сожалеющей, словно бы она в чем-то очень и очень мне сочувствует.

- Я уверена, что мне не понравится то, что я увижу, - говорит Наташа.

И ее губы нервно подрагивают. И от нее сладко пахнет абрикосами. И я слышу этот запах, хоть она и не стоит рядом, а сидит в кресле напротив.

Я вздыхаю устало и говорю:

- Жизнь, знаешь ли, много богаче нашего представления о ней.

И отворачиваюсь.



- Ты такая мягкая, - тихо говорит Наташа, - с тобой так спокойно…

"Ну, я бы не сказала", - думаю я. А потом, откуда это она взяла, что я мягкая?! Я старая сорокапятилетняя тетка, без пяти минут бабушка, и вовсе я не мягкая, а очень даже строгая, и даже стервозная, и в компании меня, между прочим, все боятся!

Но ей говорю совсем другое:

- Я на двадцать лет старше тебя. Я тебе в матери гожусь…

- Не на двадцать, а на пятнадцать. И в матери мне ты точно не годишься, - смеется Наташа, и повторяет на всякий случай - а вдруг у меня снова приступ тупости, - Ой, как не годишься…

Она лежит напротив меня и нюхает веточку засохшего дикого абрикоса. Маленькая коричневая веточка, с тремя засохшими оранжевыми ягодинами. Она подносит ее к лицу, чтобы понюхать, но мне кажется, что она просто трогает губами эти шершавые сморщенные ягоды.

- Странно, - говорит Наташа, - Так странно… Они засохли, а запах остался… Я все вдыхаю, вдыхаю, а насытится не могу…

А потом протягивает веточку мне и предлагает так легко и невинно:

- Понюхай, как чудно пахнет…

Нет, я так больше не могу! Что ж она изводит меня так! Или это я сама себя извожу?

Я строго смотрю на нее поверх очков, во всяком случае, я очень надеюсь, что все-таки строго, но сказать мне нечего.

И я снова утыкаюсь в свои бумаги. Господи, что хоть в них написано-то, а? Хоть кто-нибудь может мне сказать?!



Все, игры закончились.

- Кого?! Кого ты хочешь обмануть? - кричит в отчаянии Наташа.

Она уже не лежит, по обыкновению, в кресле. А нависает надо мной - огромной тяжелой глыбой, которая если упадет или хотя бы коснется, то непременно раздавит. Она - мой приговор, мое клеймо. Она то, о чем я знаю, но не хочу знать, и не хочу об этом говорить. Никогда. Никому. И в первую очередь - себе.

И я сижу, обхватив голову руками и спрятав лицо. Я не хочу на нее смотреть. И я не хочу ее слышать, потому что мне не нравится то, что она произносит. Но не слышать то, что она произносит, невозможно. Потому что она кричит.

- Кого ты хочешь обмануть своим гетеросексуальным лицом?! - кричит в отчаянии Наташа. - Кого?!!

Кого? Да всех! Всех, кто вокруг, я хочу обмануть своим гетеросексуальным лицом.

…Господи, ну и выраженьице! Теперь я хотя бы буду знать, какое у меня лицо. Оказывается, гетеросексуальное.

Все. Игры закончились.



- Ну, мать, ты… вообще…

Яшина больше ничего не может сказать. По-моему, она потеряла дар речи…

"Ну, мать, ты вообще" - это ее единственная реакция на мою исступленную исповедь.

Она повторяет:

- Ну, мать… да… ты это… того… ты, вообще…

И снова замолкает надолго.

Видимо, пытается осмыслить все то, в чем я ей только что исступленно исповедовалась.

Но Яшина не может быть долго в шоке.

Поэтому она закуривает и спрашивает озабоченно:

- А ты сказала, что ты… хм… замужем?

- Господи, Яшина, да ты ли это? - кричу я. - Кого это может остановить!

И Яшина снова замолкает.

Но и молчать она долго не может. Поэтому снова спрашивает:

- А… там… - Яшина кивает в сторону комнаты, - знают?

- Да нет, конечно! Я ж еще в своем уме!

Или она думает, что я вообще свихнулась? Окончательно, так сказать?

И мы снова замолкаем.

Но Яшина не может долго молчать. И снова спрашивает, только теперь уже не озабоченно, а равнодушно, как будто и не интересует ее вовсе то, о чем она меня спрашивает:

- Она тебе нравится?

И по этому исключительно равнодушному тону я понимаю, что у меня проблемы. Если уж она так равнодушно об этом спрашивает.

- Нет, - честно говорю я, - Не она. Мне нравится то, что я еще могу кому-то нравиться.

И Яшина кивает головой.

Хотя на самом деле я вру. Мне она нравится. Очень нравится. И как, в самом деле, мне может не нравится молодая красивая женщина, которая к тому же еще и увлечена мною?

Но я честно говорю Яшиной:

- Нет, не нравится.

Но, видимо, моя честность Яшину не обманула, потому что теперь уже она спрашивает с откровенной ухмылкой.

- А что она-то говорит? - спрашивает с ухмылкой Яшина.

Мне плевать на ее ухмылку. Хочет ухмыляться, пусть ухмыляется. Мне сейчас не до того.

- Говорит, что у меня гетеросексуальное лицо… - отвечаю я мрачно.

- Какое?!!

- Гетеросексуальное.

- А как это? - таращится Яшина.

Я начинаю злиться.

- В конце концов, это твоя племянница, а не моя. Вот и спроси у нее!..

- Ну, она ж не мне сказала… Это ведь у тебя гетеросексуальное лицо, а не у меня… Чего ж я-то спрашивать буду?

- А хрена спрашиваешь тогда? - ору я, вконец обозлившись.

Яшина уже совсем не в шоке. И она совсем не задумчива. Ей уже весело. Она развлекается.

И я даже знаю, почему именно она развлекается.

Но мне все-таки кажется, что веселого во всем этом мало.

- А она еще что-нибудь говорит? - снова спрашивает Яшина.

В конце концов, я сама ее позвала. В конце концов, это я хотела ей все рассказать, так что ж теперь злится-то, что она задает все новые и новые вопросы?

И я отвечаю с тихой яростью:

- Она предлагает попробовать.

- Что она предлагает?! - переспрашивает Яшина. Не смотря на то, что она все прекрасно слышала. Я ведь достаточно громко говорю, а глухотой она не страдает.

- Попробовать… - покорно повторяю я.

И после того, как я произнесла это слово второй раз, Яшина загоготала. Не засмеялась, нет, не захохотала и даже не заржала. А именно загоготала.

На самом деле, мне тоже смешно. Ну, не так, как Яшиной, но улыбки сдержать я не могу.

И поэтому я добавляю с улыбкой:

- Говорит: уверена, что мне понравится.



Отсмеявшись, Яшина вытирает слезы и говорит задумчиво и грустно:

- Она увлечена…

И я соглашаюсь с Яшиной. Потому что я знаю, что Яшина права: она увлечена. Пока, слава Богу, только увлечена.

А Яшина смотрит на меня грустно и задумчиво и говорит:

- Слушай, Сазониха, оставь девочку в покое, а? Ты ж большая уже. Понимать должна.

Я понимаю.

Но разве я не могу быть тоже увлечена? Не смотря на то, что я замужем, мне сорок пять лет, и я без пяти минут бабушка.

Я ведь всего лишь женщина, если кто еще помнит об этом.

Все, я больше не могу. Так я больше не могу.

И я звоню Яшиной. И ору в трубку:

- Яшина! Скажи ей, пусть приезжает! Только сейчас же, слышишь? Сейчас же! Немедленно! Пока я не передумала.



Она входит и пока еще ничего не видит. Только меня. И в руке у нее ветка белой сирени, которую она неизвестно откуда взяла. В сентябре-то месяце…

И у нее нервно подрагивают губы, и она готова уже улыбнуться, но не успевает. Потому что она, наконец, видит моего мужа.

И у моего мужа растерянный и глупый вид. И еще - испуг в глазах.

И я понимаю, что первый, и единственный, раз видела такое выражение на лице моего мужа, когда семь лет назад он предлагал мне выйти за него замуж.

И самое ужасное, что Наташа тоже видит это глупое и растерянное выражение лица моего мужа.

И я вдруг понимаю, что вот теперь я точно, совершенно точно - доигралась.

Я понимаю, что ее приход к нам в дом - это ошибка, глупая и грубая. И, наверное, непростительная. Потому что я просто хотела показать ей своего мужа, чтобы она поняла, что ничего невозможно. Увы, ничего.

Я хотела ей показать то, о чем не могла и не могу говорить вслух. Хотя и понимаю, что это чудовищная глупость.

Ну, это я так думаю…

И пока я стою и так думаю, и боюсь, и причитаю про себя, они обе начинают смеяться. Сначала одна, а потом другая.

И Наташа сквозь смех говорит:

- А я-то надеялась тебя совратить…

А моя Наташа строго смотрит на меня и спрашивает недоуменно:

- Ты почему ей сразу ничего не сказала?

Растерянный взгляд исчез без следа, и теперь моя дражайшая половина привычно собрана и категорична.

- Наташа… - говорю я. Потому что не могу отказать себе в удовольствии произнести ее имя. Хотя я и знаю, что она терпеть не может, когда я так ее называю.

Но сегодня мне и так попадет, так что уж до кучи. И я повторяю:

- Наташа…

И я вижу, как нервно дергаются губы у моей Наташи, и она приходит в недоумение от моей дерзости. Она поднимает руку и упирается ею о дверной косяк, и черная трикотажная футболка, которая обычно висит на ней мешком, теперь обтягивает ее грудь, подчеркивая совершенно безупречную линию этой груди и еще - демонстрируя полное отсутствие бюстгальтера.

- О чем? - спрашиваю я.

- Опять приступ бестолковости? Повторяю: почему ты ей сразу не сказала?

Почему?

Да, потому что я знаю, что говорить - нельзя.

И я усвоила это "нельзя". Очень хорошо усвоила.

Потому что тогда, семь лет назад, когда я уходила от своего предыдущего мужа, абсолютно нормального и здорового сорокалетнего мужчины, не страдающего никакой сексуальной патологией, уходила к другому мужу, нынешнему, - абсолютно ненормальному, потому что этот муж - женщина, мне все популярно и доходчиво объяснили. И что такое плохо. И что такое нельзя.

И я впитала в себя это "нельзя", я выучила его наизусть, зазубрила как "Отче наш", я врастила его в себя и проросла в него. Нельзя - это нельзя. Никогда нельзя. Никому нельзя. Ни при каких условиях и ни при каких обстоятельствах, даже если доверяешь, даже если веришь, то все равно нельзя.

Нельзя - говорить. Потому что говорить - значит терять. Все - дом, друзей, работу, детей, отца и мать, родственников и знакомых. Вообще свою жизнь. Всю свою прежнюю жизнь.

Но ей этого не объяснишь. Потому что она - говорит. И не боится терять. Или боится?

Она смелая. Отчаянно смелая. Это смелость юности. Хотя тридцать лет вряд ли можно назвать юностью…

Может быть, просто что-то изменилось вокруг? А я так и не заметила…

- Ну, да, - смеется моя Наташа, - Говорить нельзя. А делать можно? Ох, уж эти мне женщины…

- Знаешь, я ей завидую, - говорит мне моя Наташа, кивая в сторону второй Наташи, которую отныне, то есть с сегодняшнего дня, и даже с сегодняшнего вечера будут звать Наташей маленькой, - я бы тоже хотела так ходить все время. Лысой, в мужских ботинках и мужских брюках.

И в ее голосе слышна легкая грусть.

- Не переживай, родная, это не главное. Мне, например, тоже нравятся розовые очки и татуировки. На всех частях тела. Но я же терплю, - утешаю я, как могу, своего в конец расстроившегося мужа, с которым прожила семь счастливых лет, хоть и с растерянным взглядом и глупым выражением лица, - И потом тебе очень идут и женские брюки, и высокие каблуки.

- Но люблю-то я мужские, - со вздохом произносит Наташа, и ее губы снова нервно подрагивают.

- А я надеялась, что все-таки меня, - не без кокетства говорю я, и получаю долгожданный шлепок по моему, увы, уже не маленькому заду.

И в следующую секунду Наташа маленькая слегка подается в мою сторону, и я получаю второй шлепок. По тому же самому месту. Причем не менее смачный, чем первый.

Я смотрю на нее, вытаращив глаза. А она насмешливо улыбается, и ее губы нервно дергаются, и она говорит своим необычайно приятным голосом, который так мне нравится, только обращается не ко мне, а к моей Наташе:

- Я месяц боролась с искушением…

Думаю, это она так извиняется.

И обе Наташи смотрят на меня и насмешливо улыбаются. И у обеих нервно подрагивают губы, потому что они сдерживают смех. И вид при всем при этом у обеих чрезвычайно довольный. Потому что у меня растерянный взгляд и глупое выражение лица. Абсолютно гетеросексуального, заметьте.

2001, декабрь(с) Снег и Туман

---

Подобный вечер создан для того,

Чтобы студенты прочитали Кафку.

Октябрь. Погода подала в отставку.

Эклектика затмила арт-нуво.

Так сыро, что чихают все подряд -

Автобусы, маршрутки, электрички.

И фонари ночами не горят,

И вся Москва надеется на спички.

Как будто вышел гарантийный срок -

Переходя ступеньку иль порог,

Мне не на что руками опереться.

Все тут же осыпается в труху.

А тот, который главный, наверху,

Похоже, сам пытается согреться. (с) Аня Рубанова



Current music: Наше радио "Я просто верю, в то, что рушить догмы - лучший способ не стареть..." не помню, хто поёт

---

....звал меня то ли в ад, то ли в рай...

всё просил: ВЫБИРАЙ

---

мама

вот и поговорили, бля...

* в шоке и в бешенстве*

---

Ну, так вот, о чём это я.… А я о том, что завтра день рождения одной девушки. Девушку зовут Есения Ивановна. Помнится, я тут уже гневно распиналась по её поводу. И что? А ничего, пораспиналась и успокоилась. Можно сказать, что мы помирились.… А можно и не сказать… Девушка сильно изменилась, как мне показалось,и это не может не радовать... а на сколько сильно - покажет время. Завтра ей 25 лет. И завтра я иду к ней на день рождения. Ой, шо же это будет…?))))

---

Доброта угробит мир

Ёптыть… Я практически обожаю своего нового знакомого электронщика. Ибо за всю ночь ни одного рестарта. Я уже не помню, когда такое было. И было ли вообще…. Электронщик представляет собой дядю лет так эдак под 50, внешность которого наводит на мысль, что он из жутко интеллигентной семьи. Такой себе дядя, в очочках, в пинджаке с милейшими такими овальными заплатками на локтях, при галстуке и в рубашке, розовой, но с бордовым воротничком. Оно, собссно, и прально, дядя, судя по всему, холост и давно. Какого ж хуя, извините меня, так часто покупать пиджаки и стирать рубашки?)))) Самое удивительное, что милейший же человек. Кофе я ему варила и за комп носила, потом чай ещё, и то, и другое хвалил, и глазья не вылуплял, и хуйни всякой не спрашивал, и по сторонам даже не зыркал, когда все папки сканировал, … а в папках, в некоторых у меня девушки… одни девушки, практичессссски … и девушки зачастую голые, … а то ещё и не по одиночке. Да. Культурный, блять, дядя попалси. Аж удивительно мне. Так что положительные впечатления дядя после себя оставил, но особенно я впечатлилась тем, что за работу дядя взял 150 рублей, тогда как я уже приготовилась, что пиздец же всему будет, ибо вообще ж ничего не работало… Телефон дяди записан, и записан, разумеется, в нескольких разных местах, во избежании таких эксцессов, как описан выше, ибо второго такого раза перенести и остаться при памяти я наверняка не смогу.

А вообще, люди мне какие-то попадаются в последнее время, что прямо хоть караул кричи. Прямо вот так вот все только и мечтают о том, чтобы мне хде-нить чем-нить помочь или хоть посоветовать от души… Я, затаив дыхание, умиляюсь, слушаю внимательно и ресницами так – хлоп-хлоп - первые минут 10. Потом опять… хлоп-хлоп… ну не на хуй же такого человечка посылать…? Правильно? Ну не на хуй же…

Давеча вот, захожу я в аптеку… Ничо такого себе не думаю, а думаю, как бы мне быстрее прикупить себе гигиенических всяких средств, ибо надо они мне позарез просто и прибежать быстрее домой, ибо замёрзла я уже, просто, как сукин сын, какой-то. (Да, вот в этом месте, особенно впечатлительных, таких как Butsler, просьба отвернуться отсюдова, ибо, написав пост о своих телефонных мучениях, я с чувством выполненного долга отключилась от сети и благополучно побеседовала с Butsler-ом, который, проснувшись на работу, не мог не почитать, чего я там накорябала за ночь. Я что же я услышала? А главное, что вынесла из того, что услышала? А вынесла я то, что быть ребёнком интеллигентных родителей – это бывает крайне вредно, и вообще, заморачивает не по-деццки. Вот мне, к примеру, дочери «плотника и столяра» (с) не стыдно ругаться матом в присутствии взрослых по паспорту людей, и если со мной случилась кака, то так, блять, и напишу: «Кака, ёбаныйврот, случилась со мной». И если в перерывах я сидела на толчке, то неблагородное происхождение, деревянные в детстве игрушки и врождённо хуйовый характер не позволят мне написать, что я восклицала: «О, Боже!», картинно заламывала руки и ноги, и пыталась успокоить свои по-девичьи некрепкие нервы просмотром мексиканского сериала «Вечная любовь» и кофием без кофеина. Нет. Я напишу, как есть. Вот так, мол, и так, выкурила пачку сигарет, не дамских, не тонких, и без ментола, сидя на толчке, к тому ж, и матюгалась при этом, как стадо сапожников. Была бы водка – йобнула бы ещё и водки. В общем, полный пиздец, шо было! Так вот, этот самый Butsler, имея свои представления о том, как должна себя вести взрослая и интеллигентная дама, типа меня, причитал мне лекцию о том, что про посрать можно было и не распространяться, да и вообще, пора браться за моё воспитание. Лекции бывают разные.… И читать их можно тоже по-разному. Но блять, держите меня крепче. Если мне вдруг ни с того ни с сего сильно захочется пиздюлей, я распечатаю хотя бы пару страниц из своего дневника и отвезу их маме. После этого недостатка в пиздюлях у меня не будет никогда, потому что я буду получать их всю оставшуюся жизнь. Но блять, не Butsler-у же мне лекции читать. Ёптить… Это шо получается, стриженным почти на лысо бучарам, которые пьют, как кони, курят, как паровозы, выебли уже пол-Ростова и матерятся так, что я пытаюсь конспектировать… – можно… А мне, блять, нельзя..? *чешет репу*… Так вот о чем это я…? *Butsler-у ещё рано поворачиваться, ибо я намерена продолжать*)

Стою я, значит, как замёрзший сукин сын, в очереди в аптеке и думаю о хорошем, о своей девушке, о чашечке кофе и сигарете в придачу, о ванне горячей, и о том, не хлопнуть ли мне коньяку, ибо заболею же к такой-то матери. А так же о не очень хорошем… о том шо ПМС – это Вам не пальцем в носу ковырять, о том, что заебло уже всё, и заданий надавали столько, что опупеть, а у меня ещё конь не валялся… короче, в задумчивости стою.… И тут случается моя очередь. И что? Прошу я по пачке тампонов и прокладок на всякий разный случай. И выясняется, что того, что я обычно покупаю, нету, разобрали всё к чёрту. Я панически соображаю, что ближайшая аптека хрен знает хде, и бегмя бежать в неё мне стрёмно до такой степени, что словами и не передать.… Только потом я поняла, что задуматься посреди аптеки в очереди – это ошибка из глобальных. Понять-то я поняла, но было уже поздно. Тётя в очереди, сзади меня, понимает, что я погибаю, и начинает давать мне советы. Тётя за прилавком понимает, что она тожа не в силах себя сдерживать. И эти две идиотки на всю аптеку пытаются выяснить у меня, какой же, блять, обильности, как правило, бывают мои месячные…. пока я тихо, но в полный рост охуеваю, и ресницами так – хлоп-хлоп – они на пару приходят к выводу, что я, блять, бедное уёбище, вообще не в курсе, что, какой обильности они бывают у нормальных тёток. И начинают мне всё это дело обстоятельно перечислять…. Меня уже пробивает на поржать так, что я боюсь не сдержаться, но вставить хотя бы слово так и не могу. Самое интересное, что дядя, сзади тёти, тоже оживает, начинает щимиться к кассе, и говорить, женщины, я тоже за … вслушайтесь, блять! – за «затычками» пришёл, щас вот я сначала куплю, а девушка…. вслушайтесь ещё раз! – посмотрит, какие надо… Это пиздец, господа. Я поняла, что всё. Моя биография может считаться законченной, ибо такого шоу я не перенесу. И вот, картина Репина (в гробу, небось, перевернулся… ) - мне уже всё похуй, потому что я выпала из этой забавной реальности… Тёте сзади меня тоже всё похуй, ибо мужики вообще оборзели - бабам такие советы давать, да ещё и без очереди лезть… Тёте за прилавком похуй больше всех, ибо это она тут, стоит, как памятник материнству, в белом халате, и консультации на такие «деликатные» темы тоже должна давать она, а не какие-то сморчки невнятные, которых она одним полужопием по недосмотру давит…. Я к тому времени, всё это выслушивая, перегибаюсь пополам и дрожащим голосом прошу пропустить этого красавца_мужчину_любимца_женщин, пусть купит уже «затычек» своей ненаглядной и свалит, наконец, отсюда. Красавец мужчина просветлел лицом, купил упаковку прокладок «Натали» за 11, что ли, рублей, из-под усов сверкнул мне обворожительной улыбкой, громко звякнул мудями и, исполнившись мужественности и собственной значимости, выскочил из аптеки. Я оглянулась, чтобы посмотреть, какая же публика поимела счастье присутствовать на таком спектакле.… Некоторая часть очереди, с галёрки, видимо, ускакала в ближайшую аптеку; бабка в очках и пуховом платке, возмущалась невоспитанности музчин, которые лезут без очереди (всё остальное, на её взгляд, видимо, было в норме…); молодая девушка – вторая работница аптеки вытирала слёзы из-под очков; парень в кожаной куртке и в наушниках ни на что не обращал внимания, еле заметно пританцовывал под только ему слышную музыку и внимательно рассматривал стройный ряд вибраторов на витрине.… И только одна, уж очень тематичного вида дева, упав на витрину с детскими бутылками_сосками_присыпками, замерла в неестественной позе и, видимо, погибала во цвете лет.

В этот момент я поняла, что это не со мной. Что, блять, такого не бывает. А во сне я и из окон часто выпрыгиваю, потому что знаю, что сплю. Я набрала побольше воздуху и рявкнула: «Тихо, дамы!» Дамы замерли на полуслове. А я? Я, воспользовавшись передышкой, подскочила в другой продавщице и сказала: «Быстро!» Пяти секунд мне - хватило на то, чтобы всё-таки сказать, что мне нужно, ещё 20 ей – чтобы принести это, взять деньги и дать сдачу. Я выползла из этой грёбаной аптеки практически на карачках, имея на задворках подсознания мысль, сигануть – таки в окно, ибо в тех снах, в которых я знаю, что сплю, я делаю это всегда, потому что это кайф. Когда я уже сидела на лавочке и из горла ма-а-а-аленькой бутылочки глотала коньяк, мимо, с заливистым ржанием проползла давешняя тематическая дева. Когда я увидела эту деву, мне стало легко, хорошо, и похуй, поскольку стало ясно, что сегодня я непременно выпрыгну в окно, ибо дева несла в руках здо-ро-ве-е-е-е-е-е-н-н-ую упаковку памперсов…

Я уже видела эту картину… Я уже слышала… «Какой обильности бывают какашки у Вашего малыша, какой консистенции, и как часто.…? Вот это впитывающая прорезиненная поверхность…. Вот эта из ткани с шёлковыми волокнами, они ещё и запах задерживают… Вам какой впитываемости? Нормал? Или Комфорт? Или, может Супер? Бывают ещё Супер-Плюс… Но это, когда уже совсем караул… У Вас караул обычно? Или не очень?…» Нормально познакомиться с этой девой мы так и не смогли, ибо не было сил. Мы допили коньяк и расползлись по домам. Ёе телефон записан в моём мобильнике, но вспомнить, какая это Оля, я навряд ли сразу смогу, поэтому я записала её под ником PharmacevticShow. Я не написала об этом сразу, ибо не могла. Я и теперь не очень могу)))). И боюсь, что до конца моих дней, каждый раз, когда я буду заходить в аптеку, перед глазами моими будут вставать лица персонажей, которые тем вечером ходили со мной на одно шоу…

Вот, бля, неисповедимы пути Засады… хотела, собссно, написать небольшой постик о хорошем дяде-компьютерщике, но вдруг вспомнила, что на свете есть и другие добрые и заботливые люди… *Тамара, сейчас же накапай валерьянки в водку Butsler-а, а то он всего этого не переживет*

А ведь хотела же написать ещё о многих добрых людях, но чувствую чувствую, что силы уже на исходе. Как-нибудь потом. Да. Непременно.



ПыСы: и помните, добро всегда побеждает зло…. )))))) И это мир спасёт не красота, а доброта. Я в это верю. С каждым днём всё сильнее и сильнее…

---

=У АППАРАТА!=

ох, блин, забыла... шоу вчерась случилось.

телефонное шоу в моём исполнении.

Началось шоу неважно - сдаётся мне, что я чем-то отравилась малость... не зная, какой стороной повернуться к унитазу, я отчётливо понимала, что ехать на занятия - дело рискованное, ибо могу опозорить весь свой род до седьмого колена... а могу и до 27-го...

Поэтому я решила позвонить преподавательнице и перенести занятие. И ничего бы страшного, потому как хроническим шлангитом вроде временно не болею и ни одного занятия не пропустила.

Стараясь не отходить далеко от туалета, я стала искать искать телефон этой самой тёти. И ... прально! - не нашла. Я перерыла весь дом и опять не нашла.

Потом из пассивов памяти выплыла картинка, как я, идя по улице, достаю из кармана пиджака эту самую, мать её, бумажку, и выбрасываю нах... она летит, кувыркаясь на ветру... она падает в листья... я иду дальше. Это ёптвоюмать, что такое.

Понимая, что телефона её у меня больше нигде нету, а не приходить на встречи, не прозвонившись, я не выношу органически, я начинаю звонить компьтерщику, которого она мне посоветовала, дружбану её... Дружбана вынесло куда-то, судя по всему, за пределы коннекта, ибо все телефоны предлагают перезвонить попозже...

В этом месте хотелось бы написать, что я закуриваю сигарету, томно опускаю свои перси, ланиты и прочее на диван, закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, на чём я записала телефон, когда она мне его диктовала, ибо было это не так давно, и я имею слабость такие вещи не выбрасывать...

но нет, нет, и нет...

никакие , блять, перси и ланиты я никуда неопускаю, я хватаю сигарету, еле-еле успеваю добежать до толчка, и, вылупив глаза, начинаю вспоминать все эпитеты, которые только могу к себе применить. Вспоминаю их около сотни. а заодно вспоминаю и то, что записала этот грёбаный телефон на газете.

Я выношу свой измученный оганизм из сортира и ищу газету... и что бы вы думали... нет, блять, я её нахожу!!! - и у неё оказывается оторванным угол именно на этом телефоне... из всех цифирь, которые там имеюцца, я внятно могу распознать тока две с половиной... я вспомнила ещё сотню эпитетов, стала составлять комбинации из известных цифр и тех, других, гадая, на что они могут быть похожи...

в итоге за 30 минут я набрала больше 35 номеров телефонов... я попадала и в музыкальный магазин, и в юстицию, и в министерство экономики, мне отвечал и какой-то дежурный, и какая-то заведующая... из всех попаданий к кому-то домой меня удивил тот факт, что если ты звонишь и просишь Светлану Леонидовну, тебе тут же возмущённо говорят: "Девушка! Это квартира!!!" То есть... они хотят сказать... Что Светланы_Леонидовны в квартирах не живут??? А хто живёт? Светы, Светки или на крайняк Люськи?

В том числе, мне 2 раза предложили познакомиться, один из них - с армянским акцентом, 1 раз послали на хуй, один раз, на телефоне с определителем грозно заявили, что ежели я, блять, ещё раз позвоню, то ко мне приедут и порвут мне всё к такой-то матери. Я положила трубку и злорадно покосилась на дверь.. к этому моменту я была уже в такомсостоянии, что могла и сама с успехом кому-нить чё-нить порвать. Одни раз мне даже позвали Светлану Леонидовну, которая звонким девичьим голосом долго не могла уразуметь, какого хуя мне от неё надо... Другой раз сказали, что она в соседнем отделе...

когда я очередной раз, выключив свет в туалете вернулась к телефону, распечатала новую пачку сигарет, закурила, набрала очередной номер (кажется, к тому моменту их количество было больше полусотни) и спросила Светлану Леонидовну, я услышала: "Это я." Я расстерялась. Я не верила своим ушам. На всякий случай я представилась. Она ответила: "Наташенька, ну где же Вы?"

я чуть не упала в обморок, и когда сказала, что я не могу приехать (а к тому моменту с начала забитой стрелы прошло почти полтора часа...)моя преподавательница видимо решила, что случилось страшное и простила мне всё )))



блять, ТАК я ещё, по-моему, никому никогда не дозванивалась...

и никогда ещё, наверное, не курила в сортире с ТАКИМ облегчением. Да.

---

КАК же мне нравится эта актриса... держите меня семеро... уууу...

---

поднять моё настроение до гомерического хохота, как оказалось, не сложно...

что для этого нужно?

для этого нужно наткнуться на сообщество поэтов поэтов и прочитать то, что там пишут...

сначал плеваться, прости меня хосподи, потом рыдать, потом занести руку, чтобы его захлопнуть......и..... наткнуться на вот это:



В телевизоре блядство и на улице тоже.

Куда мне податься с моей тупой рожей?

На моей кривой душе отображено одно:

Все в этом мире, кроме любви, говно



я, блять, рыдаю, держите меня семеро...



update: не, как оказалось, это ещё не всё...



читаем дальше...



Укутавшись плотнее в одеяло,

Сижу одна. А рядом кошка спит,

Тепло, легко и так свободно стало,

Когда коснулся сон моих ланит.



пошла ещё читать... :dance



хосподи, если ты есть, прости мою душу грешную, если она у меня есть... (с) но читать это не возможно... сама не весть что пишу, но ЭТО читать не могу всё равно... *навзрыд*...

откуда, блять, у людей столько самомнения? а?...



Останутся самые стойкие,

Все другие в пучине давно.

Я сижу за барной стойкою,

Всё теперь как в дешёвом кино.

...В моей грустной, неверной мимике,

Когда ливни и снегопад,

В моей чувственной, свежей лирике*выделено мной*

Не найти, не узнать, не понять.



сохранить. как только нахлынет волна графомании - читать. и найти себе другое занятие. а то ведь и до греха недалеко...



update: всё, блять, не могу это читать... на фих. уже как-то не смешно

---

про осень я

стишки записались... прямо не по-деццки так записались.



Осень – это тонкие прожилки. В листве дрожащей. На асфальте. На ладонях.

Я выдыхаю дым на грязные дороги, ползущие с распаханных полей.

И забываю о дыханьи за спиной того, кто рано или поздно, но догонит.

Скажи мне пару слов. Ведь так теплее. Немного. Не намного. Но теплей.



Я мало вижу. Что-то заслоняет. И на губах смертельный яд. Тягучий, сладкий.

И я облизываю губы. Это просто. Во мне дрожат такие струны, что мелодия

страдает рваным ритмом. Диссонансом. Но это даст мне время для отгадки.

И ясный взгляд - тебя не путать с бродящими по улицам, прелестными, но жалкими и бледными подобьями.



И это даст мне силы спать без снов. И просыпаться. И держать прямее спину.

И видя боль, твердить, что не про нас, не с нами. И спать одной, но с твоим именем во рту.

Смотреть, как снова встанет за спиной чужое отражение в витрине.

И ждать, когда весь город, превратится в невечную, но всё же мерзлоту.



И в этой мерзлоте застыть до мая. Как в янтаре, как в сахарном сиропе.

На мёрзлых стёклах рисовать окошки – «суббота-воскресенье». Нам, для нас.

Рассматривая линии судьбы, ума и сердца в пыльном микроскопе,

Нести из снов июльские закаты, припрятанные летом про запас.



Да. Осень. Но я вижу. Слышу. Знаю. И когда город заметёт колючим снегом,

В дурацкой позе, в утре ледяном мне музыка твоя не даст застыть.

И медная удача на шнурке заставит присмотреть площадку для разбега.

Летать к тебе. Ждать зиму. Греться мыслями. И быть счастливой. Просто. Просто быть.

ещё

нечего больше

Ходить по пустым переходам, по гулким лестничным маршам,

вдоль белых плиточных стен и мёрзнуть в воздушных потоках.

Под мерный гул самолётов, всё дальше ты… дальше и дальше…

А я вывожу тебе буквы на влажных холодных стёклах.



И буквы сочатся влагой, стекают и застывают.

Но осень. Ждала, хотела.… Но холод. Внутри и снаружи.

Есть время, и есть направления, которые убивают.

Есть стены с обеих сторон. Проходы всё Уже и Уже.



Но мне – завязать шнурки – хоть так привязаться к земле.

И внутрь вливать бальзам из дыма, дождя и тумана.

Не ныть, не болеть ангиной, и осенью не болеть.

И знать, что внутри так много. И значит, что я не устану.



И ходить своими проспектами, затасканными маршрутами.

Носить на цепочке монету. И петь тебе. И смеяться.

Учиться дышать размеренно неделями и минутами.

И молча на стёклах писАть: «Мне нечего больше бояться».

---

Внутри пусто. У меня есть мысль и она меня ебёт.

---

Я боюсь. Меня уже бросали. И я бросала. Боюсь ещё сильнее.

---

ФАКты

На ЖЖ подцепила каку... только самые самоотверженные пишут там 100 фактов о себе. Я не уложилась. Зато уложилась в 200 акция прошла под девизом: "Честнее, ещё честнее." Совесть в отключке, ибо не перенесла. Пошла варить кофе. Вкуссный. Да. моя совесть за него ещё и не то мне простит.

100 200 фактов обо мне.

1. В 2005 году мне исполнится 25 лет. Я не замужем, никогда не была, и надеюсь, никогда не буду.

2. Я не боюсь мышей, крыс, лягушек и червяков.

3. Я боюсь пауков, змей, открытых дверей и тиканья часов.

4. Я никогда не хотела жить за границей.

5. За всю свою жизнь я 3 раза видела то, что можно обозначить как НЛО. Логического объяснения так и не нашла.

6. Я не тону в воде. Вообще. Ни в какой.

7. Я не люблю блондинок. Ну не люблю и всё. Ничего не могу с этим поделать. Когда-то сама красилась в блондинку на месяц.

8. Не смотря на то, что меня раздражает большинство религий, я верю в Бога.

9. У меня физическая зависимость от моей девушки, кофеина, никотина и, кажется, уже интернета.

10. На моём теле есть татуировка, и я хочу ещё.

11. Я лесбиянка

12. Я мечтаю уехать в Питер

13. Я могу 3 месяца прожить без телевизора, сожалея об этом только потому, что не могу посмотреть «Последний герой» и некуда подключить видеомагнитофон.

14. Я часто страдаю затяжными бессонницами. Рекорд в этой области – 7 дней. За эту неделю я чуть не сдохла. Я где-то читала, что максимум – 12 дней. Не дай бог.

15. За всю свою жизнь я написала больше 1000 стихов.

16. Из них на данный момент выжило чуть больше 150.

17. Этот дневник я веду дольше всего. Обычно на бумажные дневники пороху в моих пороховницах хватало максимум на пару месяцев.

18. У меня 2 перелома носа.

19. И 8 сотрясений мозга.

20. Мне доводилось бывать под общим наркозом 6 раз.

21. Я много и с удовольствием матерюсь.

22. Я не люблю антиквариат. Особенно зеркала и кровати.

23. Я люблю рыбалку, футбол, бокс и бильярд.

24. У меня нет музыкального слуха.

25. Когда родители узнают о моей ориентации, наши отношения, скорее всего, закончатся. И, скорее всего, они проявят себя настолько, что у меня даже не будет возможности и сил об этом пожалеть.

26. Я изучаю два иностранных языка, английский и итальянский.

27. Я 3 раза выезжала из серьёзных аварий.

28. Я хорошо плаваю и не умею нырять.

29. Я люблю серебряные украшения.

30. Я окончила школу с одной тройкой. По физике.

31. Я сова. Предпочитаю спать днём и бодрствовать ночью.

32. Я люблю мыть посуду и гладить. Не люблю пылесосить и стирать.

33. Я неплохо готовлю, но делать это не очень люблю.

34. Начиная с 12 лет, в моём доме всегда живёт кот или кошка.

35. Я могу простить измену. Но захочу ли – это другой вопрос.

36. Я считаю, что животные понимают нас лучше, чем мы их.

37. Однажды меня ударило током так, что я почти месяц не разговаривала, у меня посинели белки глаз, дёсны и под ногтями.

38. Я пишу разными почерками. Их около пяти. Делаю это не специально. И люди не верят, что это писал один человек.

39. Я не помню почти 3 месяца своей жизни, ибо провела их в коме.

40. За полтора года я похудела на 38 кг.

41. Я похоронила 3 людей, которых любила.

42. У меня нет машины, но я хочу.

43. Я не люблю красную помаду и лак для ногтей.

44. Я начала курить в 13 лет.

45. И лишилась девственности в 14.

46. Я знаю, что такое лежать в дурке.

47. Я не умею разговаривать по телефону. То есть умею, но хреново.

48. Я не могу жить на первом и цокольном этаже.

49. Я всегда что-нибудь читаю, параллельно 2-3 книги.

50. Меня раздражают тупые ножи и ножницы, кислотные цвета, бабки возле подъезда и их мелкие гавкучие шавки.

51. Несколько раз вставал вопрос о моём отчислении из школы.

52. До 18 лет я страдала лунатизмом, меня несколько раз ловили босиком и в ночной рубашке на выходе из подъезда и в раскрытом окне. Потом прошло.

53. Сейчас я не люблю длинные ногти и высокие каблуки. Когда-то я носила 10-сантиметровые шпильки и ногти в 2 см.

54. Мужчины часто говорят, что я стерва. Женщины, что феминистка. Иногда наоборот.

55. Я недолюбливаю отмечания нового года и дней рождения.

56. В телефонной книжке моего мобильника больше 200 номеров.

57. Я не знаю своего почтового индекса.

58. Мне приходилось присутствовать при вскрытии и эксгумации.

59. Я не хочу, и никогда не хотела стать звездой.

60. Я не прошла кастинг на радио из-за низкого голоса и деревенского говора. Говора уже нет, голос стал ниже.

61. Я люблю ездить в поездах на верхней полке и на большие расстояния.

62. Я подозреваю, что не доживу до легализации однополых браков в нашей стране.

63. Я набираю текст на компьютере раза в 2 быстрее, чем пишу его от руки.

64. Я 2 раза уходила из дома.

65. Я не люблю розовый цвет.

66. Я знаю, что такое клиническая смерть. Знаю 3 раза.

67. Я умею вязать на спицах и крючком, шить, вышивать гладью и крестом, плести макраме, делать аппликации и прочую херню. Делаю это не часто, но время от времени делаю.

68. Мне проще взять дрель и просверлить отверстие в стене, чем просить об этом знакомых мужчин.

69. Кем я только не работала.

70. Я могу самостоятельно починить водопроводный кран и допотопный телефонный аппарат.

71. Если у меня есть инструкция, я могу разобрать-собрать-починить-подключить много чего.

72. Я не выношу Шекспира, Есенина, Маяковского, Толстого, Чехова, Бунина, Достоевского гм… да много кого.

73. Я не люблю цирк и зоопарк.

74. Не люблю ковры на стенах и мебель типа «стенка».

75. Я не умею играть на пианино, гитаре, аккордеоне, баяне, скрипке и балалайке.

76. Хочу научиться играть на саксофоне и варгане.

77. Я не умею самостоятельно снести и поставить винду.

78. Я не люблю маленькие сумочки и белую обувь.

79. Время от времени мне сняться такие сны, после которых я просыпаюсь от того, что у меня оргазм.

80. В моём доме вместо кухонного стола – барная стойка.

81. Я подозреваю, что 100 пунктов мне не хватит. А сколько же хватит?

82. Я часто ставлю смайлики, когда пишу от руки.

83. И в реале, и в сети к незнакомым или малознакомым людям я обращаюсь на Вы вне зависимости от возраста.

84. Я знаю, что такое драться со своим отцом. Однажды от его удара в мою морду я выбила головой стекло в балконной двери.

85. Если рядом нет любимой девушки, я почти всегда хожу в кино одна, на последний сеанс в кинотеатр с большим экраном. Сижу на последнем ряду, на крайнем месте, пью колу с коньяком и ем фундук. Потом возвращаюсь пешком через полгорода.

86. Для того, чтобы не ходить в маникюрно-педикюрный кабинет, я закончила курсы, где этому учат. С тех пор я делаю себе маникюр-педикюр сама. И не только себе. Потом подумала и прихватила курсы парикмахера-универсала. И время от времени стригу друзей-подруг, делаю им мелирование и прочую хуйню. А они носят мне кофе и коньяки.

87. Почему-то меня любят мамы моих друзей-подруг. Я кажусь им приличной девушкой. Моя мама не согласна.

88. Время от времени я дерусь.

89. Я пишу этот текст от руки, лёжа на диване с сигаретой и чашкой матэ, ибо у меня ёбнулся компьютер.

90. Я знаю как это – сидеть в обезьяннике.

91. Я больше люблю писать карандашом, чем ручкой.

92. Теперь я знаю, что найти любимого человека в интернете – это возможно.

93. Я всегда чем-нибудь занята.

94. Я не люблю бокалы на тонкой ножке.

95. Я люблю читать толковый или этимологический словарь.

96. За свою жизнь я падала в обморок 2 раза. И не больше чем на 5 минут.

97. Практика показывает, что я могу перепить и дотащить до дома взрослого немаленького мужчину.

98. У меня повернётся язык сказать, что я знаю, что такое оргазм в туалете самого большого кинотеатра города. «Это было не трудно. Это по любви.» (с)

99. Мне нравятся оттенки цвета хаки, коричневого, расцветка «камуфляж», серый и чёрный.

100. Однажды мне подарили вибратор.

101. Хочу прыгнуть с парашютом.

102. Хочу пирсинг в бровь.

103. Я люблю фотографировать и фотографироваться.

104. Я знаю, как это – ходить с фингалом.

105. Люблю оружие. У меня юношеский разряд по спортивной стрельбе. Но сейчас зрение не оч позволяет.

106. В моей комнате потолок под камень, пол под сосну и кирпичного цвета стены.

107. Я люблю попадать под дождь в любое время года.

108. Больше люблю, когда холодно, чем когда жарко.

109. Каждую осень я вяжу себе новые носки.

110. Однажды я проснулась в шезлонге на пляже в Сочи. Пьянка начиналась в Ростове.

111. когда у меня не было своей квартиры, я снимала комнаты и квартиры. Часто их меняла. Всего их было 6.

112. У меня на руке есть шрам от укуса человека.

113. Я пробовала много разных наркотиков и не на один из них не села.

114. Время от времени я курю коноплю.

115. Я люблю чёрное постельное бельё. Но не атласное. Это лишнее. И вообще, Вы пробовали спать на атласном белье? Я пробовала. Это ужас, что такое.

116. Я редко плачу, когда смотрю кино. Когда-то ревела от «Гладиатора», потом от «Сибирского цирюльника»… вроде всё. В детстве рыдала от мультика «Мама для мамонтёнка».

117. Есть фильмы и книги, которые я читаю и смотрю постоянно. Это Фрай, Это Чак Паланник , Это Павич. Это «Бойцовский клуб», «Матрица». «Прирождённые убийцы» - бьют все рекорды.

118. Время от времени я гадаю на рунах. Руны никогда мне не врут.

119. Я органически не выношу чеснок.

120. Я пробовала на вкус кошачий корм, чтобы выяснить, чем я кормлю свою кошку. Выяснила, что ничего страшного.

121. Я больше люблю веники из невнятных полевых цветочков, чем букеты роз. Домашние растения у меня дохнут, хотя я о них забочусь. Но я не оставляю надежды.

122. Я умею подделывать почерки и подписи. Подпись моего папы не покорилась мне до сих пор.

123. Я люблю мужскую одежду. Галстуки, рубашки-майки, джинсы, пижамы, халаты и часы. А ещё трусы а-ля «семейные» или «боксёры». В них удобно спать.

124. Мне не идут банданы и бейсболки. А жаль.

125. Следующим летом я собираюсь поехать на «Нашествие». Не могу себе простить, что не попала туда этим летом.

126. В моём доме можно услышать только одно радио. «Наше радио».

127. Ни с того ни с сего мне стала нравиться группа «Пикник». Эта музыка напоминает мне о первом поцелуе с любимой девушкой.

128. Я не люблю бисексуалок.

129. Я ещё не заебалась это писать. Мне интересно.

130. У меня дома стоит совершенно убитого вида, древний дисковый телефон. Белый, к тому же.

131. Мне нравятся люди, которые много знают, но бесят люди, которые думают, что до хуя знают.

132. Моя бабушка научила меня читать в 4 года. В 5 лет я читала ей газеты.

133. Однажды для театрального капустника я делала жопу из папье-маше диаметром 1 м. 20 см., и ехала с ней в транспорте через весь город.

134. Я не могу сдавать кровь, потому что в детстве переболела гепатитом. А жаль. Я бы сдавала.

135. Иногда зимой я сплю с грелкой.

136. Однажды у меня случился оргазм оттого, что я верхом сидела на колонке высотой в полтора метра, включённой на полную громкость. Правда при этом я чуть не оглохла. По той же причине мне следует думать головой, прежде чем в общественном транспорте садиться на места «над колесом». Вибрации, мать их.

137. Я скорее совершу харакири, чем куплю женский журнал.

138. Мне на мыло часто приходит спам, где мне предлагается прикупиться виагрой, увеличить член и снять блядей.

139. Однажды я нашла золотые часы.

140. Обычно я делаю несколько дел одновременно.

141. Если я забыла дома часы, то в этот день я услышу: «Который час?», как минимум, раз 20.

142. Я сплю на правом боку, поджав одну ногу под себя, на 2 подушках, засунув руку под одну из них. Неудивительно, что когда просыпаюсь, всё напрочь затекло.

143. У меня на руке среди прочих есть серебряное кольцо, я не помню, откуда оно взялось. На нём написано «Спаси и сохрани».

144. Моя кошка любит куриные кости, абрикосовое варенье, кабачковую икру, китикэт и сырые яйца.

145. Я умею практически профессионально штукатурить и шпаклевать стены.

146. Линии на моих руках, правой и левой, сильно отличаются друг от друга. Со временем их становится меньше. С точки зрения хиромантии вообще полный пиздец – линия жизни заканчивается на середине ладони.

147. Я меня крайне тяжёлые бодуны.

148. Я не люблю кладбища, но меня постоянно туда тянет.

149. Когда я была в Питере, я спрашивала, где метро, стоя на входе в него, ибо метро до этого никогда не видела, и предполагала, что это есть подземный переход.

150. Не могу понять, почему мне нравится вид вооруженных женщин, брюнеток к тому же, холодного и огнестрельного оружия, кастетов и наручников.

151. У меня дома есть велотренажёр. Больше 15 км за раз я не тяну.

152. У меня хреновое зрение и астигматизм.

153. За шлепок по заднице я автоматически бью в рожу. За шлепок по заднице моей девушки я бью в рожу ногой.

154. Меня раздражают открытые лесбийские форумы и чаты, где нет модерации, и лесбиянок там тоже нет.

155. Когда я пишу от руки, я делаю «опечатки», как на компе.

156. В разное время вместе со мной жили: ёжик, черепаха, рыбки, тритон, лягушка, туева хуча кошек и котов. Хочу игуану. Но боюсь, что моя кошка её заебёт. И меня тоже.

157. Не люблю золото, драгоценные камни и пластмассовую бижутерию.

158. мои родители не читают моих стихов. Да и, слава богу. Не надо оно им.

159. Зато моя мама в разное время умудрилась прочитать все мои дневники. Кроме этого, да и то только потому, что не знает о его существовании и не умеет пользоваться интернетом. После этого я бывала бита скакалкой и шлангом от стиральной машинки.

160. После этого она говорит, что я выросла небитой. Да.

161. Когда я поступала в универ, моя классная руководительница в кругу коллег сказала что даёт на отсечение руку, ногу и одну сиську, что я провалю. Мне передали по секрету. С тех пор как поступила, а в особенности, когда закончила, меня не покидает желание поехать и востребовать то, что она мне торчит.

162. Я успела побыть октябрёнком и пионером. Комсомолкой побыть не успела.

163. Фильмы ужасов меня не ффтыкают. Единственный по-настоящему страшный фильм – «Змеиный источник», отечественного производства. Я чуть не обделалась, не смогла досмотреть до конца и плющилась ещё долго.

164. Я умею мурлыкать, как кошки, жужжать, как мухи, тявкать, как щенки, шевелить скальпелем, сворачивать язык в трубочку, сводить глаза к переносице и разводить в разные стороны. Это очень помогает мне в жизни. Шевелить ушами и доставать языком до носа я не умею, что лишает меня покоя и равновесия. Вот)))))

165. Я спускалась по верёвочной лестнице с пятого этажа к любимому человеку.

166. Я была свидетелем убийства.

167. Я люблю зажигалки и подсигары. Часто покупаю их сама и мне их дарят.

168. Однажды на улице вступилась за какую-то женщину. Пизды отгребли обе, но и ввалили не меньше. Были горды собой, и выпили бутылку водки на лавочке.

169. Когда я говорю, что выебу эту сволочь, о сексе речи не идёт.

170. Мне доводилось давать показания в зале суда в качестве потерпевшей и быть понятой при обыске.

171. У меня есть самонаборная печать, которой я когда-то подделывала знакомым справки от врача и проездные.

172. Однажды я благополучно установила сливной бачок.

173. В моём шкафу хронический «творческий беспорядок» ака бардак. Время от времени я делаю набеги с целью генеральной уборки.

174. Моя кошка органически не выносит мужчин.

175. Меня устраивает Путин в качестве президента нашей страны. (в этом месте предполагается вылет некоторого количества гнилых помидоров)

176. Я не люблю спорить с папой о политике. Не спорить не могу, ибо в силах слушать, какую хуйню он несёт. Доходит, чуть ли не до драки.

177. Кошка щас получит пиздюлей, потому что пытается играть с карандашом, которым я пишу.

178. Я чуть не убила человека, который решил, что он в силах меня изнасиловать.

179. После этого меня чуть не посадили.

180. Из всех этих фактов моя мама в курсе максимум о 20-ти.

181. Мою кошку зовут именем героини романов Макса Фрая.

182. Когда я ласково зову её вместо Меламори – Меламорина, некоторым персонажам слышится Беломорина))))

183. А вот теперь я заебалась.

184. Я люблю кофе, коньяк, вишнёвый сок, сыр и мясо.

185. Из меня не получится вегетарианка. Я пыталась. Продержалась 3 месяца. На исходе последнего месяца по ночам мне снились летающие куры гриль.

186. Не могу есть лимоны. Когда вижу, как их едят другие, у мен сводит не только скулы, но и всё остальное.

187. На день рождения кто-нибудь обязательно дарит мне какие-нибудь стаканы для алкоголя.

188. У меня больше 15 записных книжек разной степени заполненности.

189. Если собрать в моём доме все фотографии на бумаге и сложить в одну стопку, высота это штабеля будет сантиметров50.

190. Я никогда не видела своего родного дядю, хотя и прожила с ним 17 лет в одном городе.

191. И 20 лет - свою двоюродную сестру, хотя и живу с ней в одном городе последние 8 почти лет.

192. Моя бабушка считает, что я старая дева, ибо не вышла замуж до 24 лет.

193. Если в транспорте мне хамят или пытаются прижаться куда не надо, я всегда хамлю в полный рост.

194. Я сомневаюсь, что кто-нибудь дочитает это до конца.

195. За последние 4 года мне всего один раз подарили мягкую игрушку. Но любимой девушке – простительно)))

196. Шампанское я предпочитаю пить из горла.

197. Когда я говорю, что мне нравятся некоторые песни Павла Кашина, мне говорят: «ФФУУУ!!!» Но мне всё равно не стыдно.

198. Мне вообще редко бывает стыдно.

199. А ещё мне по большей части наплевать, что думают и говорят обо мне окружающие. Но возмутиться я всё же могу.

200. Есть всего … гм… 2 что ли… человека, о которых я могу сказать, что мне не всё равно. Да.

---

в половине седьмого утра крякает аська. я знаю кто это. Это любимая собирается на работу. Она будет пить кофе, и ёжиться, в её доме холодно. Она будет бегать (или ползать?)))) по квартире, в перерывах отвечая что-то мне. Я прямо вижу её. Сонную, тёплую. А потом моя девушка пойдёт по страшным тёмным улицам конструировать свои истребители. И следующую ночь я буду сидеть, вырубаясь прямо за компом и ждать её. Да.

---

ну вроде я опять здесь, и даже вроде бы в себе... вроде бы. да.

всё-таки за это время выяснилось, что я полное дерево, определённо. Поставить поверх мёртвого Каспера мёртвый Доктор вэб... и убить всё нах... потом сколько-то там дней ждать мастера... и в довершение выслушать удивлённый возглас любимой, присевшей за мой комп: "Я удивляюсь, как тут вообще хоть что-то работает!!!" Я в умилении, и давно редко чему удивляюсь, а когда доводится охуеть, так явно не от своего компа))))



и выходные... такие выходные...

когда выходишь из кофейни, и чувствуешь ещё запах трав каких-то африканских из любимого кофе, и затягиваешься воздухом, холодным и осенним уже по-настоящему, до тех пор, пока лёгких хватает, и выдыхаешь в солнечный воздух одну-единственную мысль: "Умру щас от счастья..." А почему? А потому что рядом она. Приехала, привезла талисман на удачу, привезла солнечную субботу и по венам забродило что-то. И молчишь, чтоб не спугнуть... И молчишь... и молчишь... дура потому что. И в комок сжимаешься, будет этот день и будет ночь и ещё чуть-чуть совсем. И будет грёбаный вокзал. Вокзал дождливый. и улыбаться, улыбаться, мать его... потому что невозможно смотреть, как она садится в эту жёлтую сволочь, которая вот-вот и увезёт её, и смотрит поверх чужих голов и улыбается тоже...

Так и было.

Но помню всё, и вижу всё, и всё замечаю, потому что знаю, для чего... Но сил нет, упасть и заснуть, но никак.

и ещё... блин, ну почему я живу не одна?????

а глаза-то такие зелёные....

@музыка: наше радио что-то

@настроение: сумеречное

---

Что вообще происходит-то??? Ну неужели не понятно, что я на такую фихню не ведусь. И не поведусь уже. Прошли те весёлые времена, когда меня можно было на это поймать... Идиотизм прогрессирует, что ли?М-да. Весело. Хотя и не удивительно чё-то как-то.



*офигевшая и раздражённая ушла на занятия. пешком. да.*

---

ну йо-майо... нельзя мне щас про секс читать... и слушать нельзя... и смотреть тоже... ну никак нельзя... ёптвоюмать